[fringe-000]

Название: Прощение
Авор: Elialys
Оригинал: Forgiveness
Переводчик: Suomi
Вычитка: моя бета в отпуске
Разрешение на перевод: да, она не против.
Таймлайн: 3x09 "Марионетка" и дальше
Рейтинг: K? T, возможно, из-за содержания?
Жанр: драма
Пейринг: Питер/Оливия
Примечание автора: там она говорит, что восхищается Анной и Джошем, и что серия была потрясающая, и она не могла не написать это.
Примечание переводчика: с оригиналом лучше не сверять. Перевод выполнен в подарок  Raintears* на ее день рождения.

Его руки покрыты кровью.

И спустя какое-то время все ее лицо и волосы тоже в крови. Но ей все равно.

Ей все равно.

Девять месяцев, три недели и четыре дня спустя после возвращения домой, в свою вселенную, Оливия прощает Питер.

Возможно, она простила его в тот же самый день, когда он рассказал правду, но между тем моментом и настоящим было слишком много боли. Она правда не знает.

И ей наплевать.

Все, что она знает — это то, что он нужен ей. Он необходим ей.

День, когда она прощает его, на самом деле тот же самый день, когда Оливия умирает.

Не она, другая. Оливия из того мира.

Где-то глубоко внутри она уверена, что теперь точно простила его. Но знает, что причина никак со смертью не связана.

По крайней мере, ей очень хочется на это надеяться. Она правда не хочет, чтобы ее смерть стала причиной того, где они сейчас и что они сейчас делают. Это было бы слишком неправильно.

Даже если она знает, что такая возможность не может быть полностью исключена.

Это ее кровью испачканы его руки. И ее волосы, и ее лицо.

И это — очень важная составляющая всего, что произошло с ними за последние двадцать четыре часа. Все так сильно вышло из-под контроля.

Начиная с перехода на другую сторону, и заканчивая Устройством и пристегнутом к нему Питером. Кричащем в нем Питером. И ею.

Она умерла ради него.

Оливия тоже была там, и она видела, как все случилось. Она умерла ради него, и, лежа на полу и истекая кровью, она плакала. Питер отчаянно зажимал рану на ее груди обеими руками.

— Прости меня.

Ее последние умоляющие его слова, произнесенные шепотом, до сих пор звенят в голове Оливии.

— Все хорошо, — прошептал он в ответ. — Я прощаю тебя.

Прощение.

Нет больше обиды и негодования, нет больше гнева.

И, может быть, ее смерть сыграла в итоге далеко не последнюю роль.

У него все еще есть куча причин ненавидеть ее, злиться хотя бы из-за того, как нагло она им воспользовалась. И Оливия как никто другой знает, как долго он был зол и как долго он мучился от чувства вины — так же долго, сколько она чувствовала себя преданной и израненной.

Но он простил ее, позволив ей покоиться с миром. Позволив самому себе наконец успокоиться.

А на улице идет дождь.

Она слышит тихий шорох за окном и стук капель по стеклу, но почти не обращает на это внимание.

Но именно из-за дождя его руки снова мокрые, хотя они и должны были высохнуть уже много часов назад. Этот длинный день невозможно безумен.

Им пришлось сражаться даже после ее смерти. Очень много людей ушло вместе с ней — но они знают, что миллионы и миллионы, несмотря ни на что, выжили.

Оливия переносит их на другую сторону сквозь хаос, полный шума и криков. Она понятия не имеет, как смогла протащить Питера вместе с собой.

Она просто сконцентрировалась. Он обнял ее так крепко, и она вцепилась в него изо всех сил, зарывшись лицом в шею, чувствуя ускоряющееся биение пульса.

— Просто сосредоточься, 'Ливия, — прошептал он ей на ухо. — Пожалуйста, верни нас. Верни нас домой.

И она это сделала.

У нее даже голова не закружилась. Он держал ее в своих объятиях, пока миры дрожали и скользили вокруг нее. Вокруг них.

Потом он с неохотой отпускает ее, и чувство потери, тотчас наводнившее ее, открывает ей глаза. Она знает. Она знает, что никуда его не отпустит. И, уставившись в его красные, мутные глаза, она понимает, что сейчас он чувствует тоже самое.

— Питер, отвези меня домой.

Никто и не знает, что они вернулись. Все всё еще ждут, что их мир может исчезнуть в любую секунду. Они наверняка думают, что она, скорее всего, уже мертва. Но Питер должен быть жив, ведь их мир все еще существует.

Она знает, что должна хотя бы им позвонить. Уолтеру или Бройлзу. Сказать, что все хорошо, что теперь все в порядке, что они справились.

Но ей наплевать.

Внутри нее зреет что-то дикое, не поддающееся укрощению, и Питер — все, о чем она может сейчас думать. Питер жив и он сейчас с ней, и она так безумно нуждается в нем, и ей совершенно наплевать на все, что происходит вокруг.

Самый первый их поцелуй той ночью почти год назад был таким мягким и неуверенным. Она думала, что уже почти потеряла его, поэтому и, дрожа от страха, протянула ему на ладони свое сердце, зная, что он мог бы разбить его в любой момент, когда только захочет.

Но теперь она не боится.

Потому что оно разбилось, а потом вновь стало целым.

Они выходят из машины и бегут в ее новую квартиру. Двери они достигают дрожащие и промокшие с ног до головы из-за дождя. Они не разговаривают.

Она открывает дверь. Питер входит следом, прикрывая ее за собой. Она берет его за руку, чувствуя, какая та липкая и скользкая. А потом она вспоминает о крови.

Ей все еще наплевать.

Она ведет его в спальню, не включая свет, потому что прекрасно видит и без него. Все, что ей нужно — это ощущение, что его тело так близко к ее, что он дрожит точно так же, как дрожит и она, так громко, что это почти оглушает — и это у нее уже есть.

Уставившись на его грудь, она вытаскивает пальцы из его захвата и проводит ими вверх по его мокрой футболке. Сжимая ткань в кулаке, она притягивает его ближе, невозможно близко, слыша короткий ответный вздох.

Оливия поднимает глаза и тотчас понимает, что больше никогда не сможет их отвести. Несмотря на отсутствие света, она видит все: шок, жажду, смущение, искренность и интенсивность эмоций.

Их первый поцелуй был медленным и неуверенным.

Второй совсем не такой.

Она тащит его ближе, сильнее, пока его губы не впиваются в ее, а она захлебывается им так, будто он — это воздух, а ее легкие пустуют уже очень давно.

А потом его пальцы прикасаются к ее лицу, поглаживая щеки, и она чувствует эту жидкость на своей коже, на своих щеках, слишком вязкую и плотную, чтобы быть водой. Это так неправильно, но ей все равно.

Ничего, кроме того, что Питер рядом, больше не важно; ничего, кроме того, что они наконец-то вместе спустя столько месяцев, и того, как они прижимаются друг к другу, пробуя поцелуи на вкус и наслаждаясь ими. Сейчас его пальцы уже запутались в ее волосах, не давая ей отстраниться, и она впивается в его плечи пальцами, чуть ли не разрывая ногтями мокрую ткань футболки. Капли воды бегут по ее запястьям.

Когда воздух становится не блажью, но жизненной необходимостью, они наконец чуть отодвигаются, но не отпускают друг друга. В его глазах плещется боль, и это разбивает ей сердце.

— Оливия... — Шепчет он, когда она прижимается своим носом к его.

— Все хорошо, — тихо отвечает она, отпуская футболку и устраивая руку на его шее, чувствуя, как безумно опять бьется его пульс. — Все хорошо.

Она скорее ощущает, нежели видит, что Питер мотает головой. Бушующие эмоции накрывают его с головой, и с ней сейчас происходит тоже самое, но она не собирается их успокаивать. Она хочет им поддаться, позволяя ощущениям наводнить ее тело, захватить каждый его дюйм, зная, что это полностью поглотит ее — и нетерпеливо ожидая, когда же это случится.

Именно поэтому она слегка подталкивает его, и Питер, смущенный и загипнотизированный ею, позволяет ей делать с ним все, что угодно. Врезаясь ногами в край кровати, он теряет равновесие и неловко садится на матрас.

Она не отстает ни на шаг, тут же садясь к нему на колени. Инстинктивно он кладет руки ей на бедра, всегда, всегда прижимая только ближе, но потом, зажмурившись, мотает головой:

— Нет... Пожа... Оливия, пожалуйста, не надо, только не так, — заикаясь, тихо шепчет он.

И она понимает. Она просто откуда-то знает, что он видит ее, и помнит ее, и Оливия почти уверена, что она делала все тоже самое. И сейчас она, наверное, вновь должна почувствовать себя преданной.

Но ничего подобного нет и в помине.

Вместо того, чтобы отстраниться, она медленно, нежно гладит его щеки, чувствуя пальцами щетину — и ей это нравится. Ей нравится все. Прижав губы в поцелуе ко лбу, она задерживает их там ненадолго, не двигаясь — и спустя какое-то время Питер снова прижимает ее к себе.

Отстраняясь, Оливия видит, что он открыл глаза, не пытаясь сдержать слезы и спрятать боль, и этого более, чем достаточно, чтобы заставить ее саму разрыдаться.

— Все хорошо, Питер, — снова шепчет она, разглядывая его и обводя черты лица. Единственное, чего она хочет сейчас — это того, чтобы он ей наконец-то поверил. — Мне все равно. Честно. Теперь мне все равно.

И, путаясь пальцами в мокрых волосах, она прижимает его лицо к изгибу шеи настолько близко, насколько это физически возможно. Он дрожит всем телом, обнимая ее.

Она и слышит, и одновременно чувствует его глубокие, прерывистые вдохи и выдохи. И тоже закрывает глаза, присоединяясь к нему, позволяя слезам тихо бежать по щекам, вдоль покрывающих их тонкой подсыхающей коркой красных пятен и линий.

И даже если она полностью уверена, что простила его уже много месяцев назад просто потому что любит его и нуждается в нем, то хорошо понимает, что ему необходимо это услышать. И именно поэтому она тихо шепчет в макушку, пока он плачет на ее плече, освобождаясь от печали и горя:

— Я прощаю тебя.