Фанфик: "От пятницы до пятницы"

[fringe-000]

Здравствуйте, собратья, и процветайте =)
Выношу ко глазам широкой общественности то, что меня тер-р-рзало давно. Пусть теперь оно тер-р-рзает и вас тоже.

Название: От пятницы до пятницы
Фандом: Fringe
Автор: H. Z.
Рейтинг: G
Персонажи: Уолтер Бишоп, его воспоминания и глюки
Дисклеймер: права принадлежат создателям сериала, персонажи - актерам, я получаю только моральное удовлетворение
Предупреждение: любование и домыслы. Возможно вольное обращение с каноном. Возможен OOC персонажей
Предупреждение-два: мы не пропагандируем наркотиков. Это все Абрамс
От автора: спровоцировано фразой Уолтера "У нас в лаборатории такое каждый день случалось... Ностальгия!"(с)

Каждую пятницу...

Каждую пятницу идет дождь. Когда идет дождь, стекло с уличной стороны покрывается выпуклыми каплями воды, и в каждой капле ненадолго собирается весь мир - до тех пор, пока сила земного тяготения не сорвет каплю с места, превратив водяной шарик в длинный поток. Потоки разветвляются, образуя развилки, похожие на распадок Нила в масштабе миллион к одному или на стремительную ветку электроразряда.

Если бы он захотел, то мог бы отсчитывать календарь по череде дождливых пятниц. Но здесь, в пространстве этого обманчиво-мягкого куба (если быть совсем точным, то параллелепипеда), вылепленного из бетона и серой ваты, время - и объективное, и субъективное - потеряло всякий смысл. Как будто где-то в глубине космической аномалии или на дне океана. Разве что борода отрастает, не считаясь ни с какими из часов, кроме внутреннего хронометра организма.
По пятницам, каждую четную неделю, приходит парикмахер, он же цирюльник, он же брадобрей, он же куафер, сколько слов для обозначения одного и того же понятия, какую непозволительную роскошь позволяет себе язык. Парикмахер - один из бывших "долгих гостей" клиники, дослужившийся до звания почти нормального: ему теперь доверяют острые предметы. Пощелкиванье острых ножниц, начинающееся "кап-кап" за окном, потом стрекот машинки, подравнивающей линию волос, - возникает единая мелодия, напоминающая о совсем другой эпохе.

Раньше - в другой жизни, которая теперь кажется более невероятной, чем жизнь в параллельном мире - пятницы были совсем другими.
...Звон бьющегося стекла, грохот, азартный крик: "Гони его на меня!" - звуки погони, опьяняющие не хуже, чем тысячи лет назад. Пусть даже погоня происходит в небольшой лаборатории, все пространство которой заполнено странными приборами и клетками с подопытными. Большая часть клеток целомудренно прикрыта голубоватыми простынями, точно бедра новорожденной Венеры, и срывать эти покровы настоятельно не рекомендуется. Если, конечно, в детстве вас не нянчила тетка, в то же самое время вместе с подругами готовившаяся к сдаче экзаменов по патологоанатомии.

Очередная обезумевшая тварь, вырвавшаяся из-за проволочного ограждения, обезврежена метко брошенной мусорной корзиной, ошарашена и водворена обратно, в свою маленькую пыточную камеру. Младший ассистент, встрепанный, как весенний воробей, негромко шипя сквозь зубы слова, которые не положено знать подающему надежды юноше из приличной семьи, густо заливает йодом длинные царапины на правой руке, подпрыгивает и произносит те же слова в три раза громче. Белли, молодой и темноволосый, укоризненно качает головой:
- Ай-яй, мистер Джонсон. Что за речи в этом храме науки. Ваша уважаемая мать, пожалуй, не узнает сына, вернувшегося на каникулы. А мне бы не хотелось терзаться икотой...

Улыбка доктора Белла, сопровождающая назидательную речь, ослепительна бела, как и его халат. И весь он некрасив, обаятелен и убедителен, точно юный дьявол. Проштрафившийся мистер Джонсон смущен и, кажется, даже слегка краснеет, неловко промямливая слова извинения. Хороший мальчик, воспитанный, и дрессировке поддается. Каким ветром его принесло к местной кафедре, один бог знает. Вероятно, виной всему огромная любовь к зверушкам и несколько фантастических сериалов, взахлеб просмотренных в отрочестве. Уолтер смотрел один такой. Полная ерунда.

Между тем вдохновленный своим педагогическим успехом Белл присаживается на уголок стола, небрежно облокотившись о клетку с недавним беглецом, и фарфорово улыбается уже в адрес Уолтера. Когда Уильям в хорошем настроении (а в последнее время это столь же частое явление, как, например, крыса с крыльями), с ним довольно весело. Сотрудничать или отдыхать, без разницы.
Длинные пальцы ("Вы пианист? - Нет, лаборант. Пробирки мою") барабанят по укутанной тканью сетке, выколачивая несложный ритм. Тра-та-та, тра-та-та, негромко отзывается переплетенный металл, точно капли стучат по рифленой крыше.
- Это была тяжелая неделя. И нелегкий день. Сегодня все-таки пятница - что в планах, доктор Бишоп?
Уолтер не успевает ни ответить, ни предупредить, что от постукивания по клетке с нее сполз краешек холстины - с той стороны, которую Белли сейчас не контролирует. Сидящая внутри зараза, чуть пришедшая в себя от удара корзинкой, собирается в тугую пружину и прыгает вверх, верша месть.
- Ну так что... Твою мать!
Доктор Белл, зеркально прыжку твари отскочивший в противоположный угол комнаты, трясет прокушенной кистью и выдает в общее информационное поле такое, что хороший парень Джонсон восхищенно присвистывает: через каких-нибудь три минуты после проповеди о хороших манерах шеф успел сделать его на поприще непристойной брани.
Впрочем, тот уже возвращает на место лицо трехминутной давности - улыбку в пятьдесят, не меньше, зубов так легко принять за знак личного расположения.
- Прошу прощения, джентльмены. Джонсон, куда вы успели убрать йод?

Стучат капли, пятница истекает дождем, медленно переливаясь в субботу. Горит триада потолочных светильников, последняя, оставшаяся невыключенной перед выходными. Тишина и пыль медленно опускаются на полированные поверхности лаборатории. Неритмично клацает печатная машинка, то сбиваясь на задыхающуюся скороговорку, то совсем умолкая.
Уолтер, откинувшись на спинку стула, бесцельно разглядывает потолочные балки и затягивается вторично. Второй глоток сладковатого дыма не так едок, как первый, у него появляется специфический, присущий только этому сорту аромат... Взгляд доктора Бишопа, уже слегка расфокусированный, ползет вниз, пока не останавливается, будто огонек лазерного прицела, точно между лопатками коллеги, сосредоточенно стучащего по клавишам.
- Бах, - говорит Уолтер, прицеливаясь указательным пальцем в невидимое перекрестье оптических осей. - Белли, ты убит. Заканчивай на сегодня.
- Ммм? - неконкретно спрашивает убиенный, громко ставит точку и разворачивается вместе с винтовым табуретом.
- Пятница, сэр, - отвечает Бишоп, еще не приобретший приставку "старший", и протягивает Беллу начатый косяк.
Тот остаток ночи, на который хватит здравого логического сознания, они проговорят о возможности держать дверь между мирами дольше десяти секунд. О том, что грядущая война будет последней, они оба промолчат.

- Кланяйся от меня миссис Бишоп. Она у тебя просто замечательная.
На прощание Уильям коротко обнимает его. От темных волос доктора Белла ощутимо тянет запахом марихуаны, а в зрачках у него - легкая, но отчетливо различимая тень безумия, которое родом явно не с этой стороны. Жаль, Уолтер редко всматривается в собственные глаза.
- Мы - хранители ключей, Уолли. Мы почти боги.
Вполне возможно, последнюю фразу придумало собственное подсознание Уолтера, и, с трудом попав руками в рукава пальто, уходя из мягко освещенной лаборатории в сырую тьму, он не может сказать наверняка, что это отбивает чечетку в ночи: машинка с выступающим над строкой "Y" или все-таки дождь.

* * *
Простыня, несмотря на неплохую работу местной прачечной, все равно серовато-нечистая, она пахнет, как стопки книг в подвале старой библиотеки, печать на семнадцатой странице, казенный штамп; и еще она так холодна, будто ложишься на крышку ледника. Или на спину глубоководной рыбы - гладкая скользкая поверхность, которая, впрочем, скоро переполняется жаром твоей лихорадки. Рубчатые складки ткани сминаются в бумажно-острые грани, между них тебе вертеться целую ночь - целую вечность.
Иногда на край постели кто-то осторожно присаживается. В ту сторону лучше не смотреть - память, которая еще жива между болящими в непогоду висками, сама дорисует и лица, и голоса. Теплая тяжесть сидящего рядом вполне материальна, хотя Уолтер-ученый знает, что это всего лишь галлюцинация.

- Дорогой, ты бы не мог сегодня вернуться пораньше? Все-таки это наш праздник.
Женщина, которая была любимой, которая родила ему сына, которая... Он забыл ее имя. И забыл вернуться пораньше в тот день - впрочем, как и всегда. Домик на пляже, белые розы, умирающие в вазе, пыль и тлен, все - пыль и тлен.

- Мне страшно, Белли.
- Все будет хорошо.
Зеленоватый свет хирургической лампы - впрочем, он белый, это дает рефлекс зеленая врачебная форма, - расплывается в лунный ореол, на мутном потолке, похожем на небо над замерзшим озером, рождаются созвездия.

- Куда мы идем?
- Домой, сынок. Домой.
Здесь ни прошлого, ни будущего, многочисленные ответвления времени сливаются в один поток, точно капли, сбегающие вниз по стеклу, и Уолтер вспоминает то, чего еще не было. Например, встречу с сыном в вестибюле лечебницы.

Сейчас Питер (уже не семилетний мальчик, но крепкий рослый мужчина с глазами невыросшего щенка) касается его руки и скупо улыбается.
- Спи, отец.
Лежащий на кровати вздрагивает, жмурится, укрывается одеялом с головой. Плывет, плывет кораблик, и чьи-то шаги шуршат вдоль по длинной комнате и наконец-то гаснут в коридоре.
И ленивый левиафан, слабо шевеля плавниками, везет тихо плачущего человека на своей спине - сквозь дождь, к субботнему рассвету.

* * *
- Бишоп, Бишоп... Я уже слышала это имя.
Худая девочка с усталым лицом и светлыми волосами, между прочим, федеральный агент, прижимает пальцы к вискам в попытке сосредоточиться - хуже пятницы, в которую чувствуешь себя лошадью на последнем круге, могут быть только выходные. По выходным крайне нужные государственные организации типа архивов и администраций изволят отдыхать. Поэтому нужно вспомнить, кто такой этот Бишоп, до того, как начнется суббота.